Оля так и собиралась сделать. Да остановилась — сообразила, что в кармане бумажка порядком успела поистрепаться и Лида бы сразу все поняла… Хотя, может, и не сразу, хотя, может, и ничего она не поняла бы!

Сейчас, уже поздним вечером, у себя в комнате Оля включила свет, вынула записку из кармана спортивных штанов, положила ее перед собой: «Запомни, я ждать больше не намерен. С тебя 1000 $! И ни грамма меньше! Иначе сама знаешь что будет! Ответить должна в понедельник. С.» Понедельник вообще-то послезавтра, вернее, уже «послесегодня», потому что часы показывали четверть первого ночи.

В принципе это не мое дело, но можно в понедельник немного последить за Лидой и…

А с какой стати я могу разрешать себе такие вещи? Меня Лида Берестова ни о чем таком не просила!

Однако была причина, по которой Оля имела право узнать, в чем там дело. Ведь ее брат, родимейший и любимейший, ее брат… Оля, по правде говоря, не знала, каким словом назвать их «отношения». Но, так или иначе, Олег к этой девочке именно что «относился». А значит, Оля имела право знать, что такое с Лидой происходит. И имела право ее защищать!

Под конец, между прочим, в Лидином доме появился папа Берестов. Оля в жизни своей не видела миллиардеров, и вот теперь он появился перед ней. Александр Валентинович был неуловимо похож на какого-то актера. Однако на какого — Оля вспомнить никак не могла. Смотрела, смотрела… И вдруг чуть не взорвалась от смеха: нет, не актер, а тот дядька, который ест конфеты «Рондо» и говорит на разные лады, что свежее дыхание якобы облегчает понимание.

То есть папа-миллиардер оказался не очень высоким, полноватым, улыбчивым… вообще симпатичным, вовсе не страшным. Только разговаривал он, как разговаривают люди, которые сильно спешат по своим очень важным делам, — излишне любезно и равнодушно, излишне энергично улыбался, излишне и заранее был со всем согласен, как «взрослые» бывают согласны с «детьми», на сто процентов уверенные, что все равно поступят по-своему.

У Сильверов в семье ничего подобного не было. Может, потому, что все они были равноправными актерами одной труппы. А может, и потому в основном, что просто Сильверы были другие люди!

Лида относилась к своему отцу… тут даже трудно найти слово. В общем — как он скажет, так все и было! Хотя у Лиды вон и дом свой собственный, и свой «личный» джип с охранниками, и, наверное, много чего еще такого же прекрасного. Но это все он ей предоставил. Так сказать, с барского плеча. Сам решил и сам дал. Поэтому в каком-то смысле можно было сказать, что папа-Берестов дочь свою не баловал, а, напротив, держал в довольно-таки черном теле и ни малейшего своеволия не позволял!

Странноватые такие отношения… А вот мамы, как поняла Оля, у них не было. А почему, отчего — спрашивать такие вещи неудобно.

Выключила настольную лампу, еще немного послушала, как сопит Олежка. Этот звук ей совершенно не мешал, как, например, не мешает шум ветра или волн.

Они прошлым летом жили у самого берега, собственно говоря, просто в сарае, потому что животных девать было некуда. Дед с бабушкой вообще спали на чердаке сарая, в соломе, а мать с отцом и Олег с Олей — в пристроечке к сараю. И буквально в пятидесяти метрах было Каспийское море. Так вот, оно часто шумело — то тихо, то очень громко. Но это ни разу не мешало Оле спать.

Сейчас под этот громкий, но родной сап она уснула удивительно спокойно, и ей… Увы, ей только показалось, что она уснула спокойно.

Хотя вначале действительно приснилось прошлое замечательное лето, окраина города Каспийска, где они жили… Вот бы, кстати, обладательница собственного дома Лида удивилась, если б узнала, что ее друзья Олег и Ольга целый месяц жили… в сарае!

А может, не только удивилась, но и позавидовала бы…

— Как у вас здорово! — Это она сказала, войдя к ним в комнатку, отгороженную от внешнего мира только марлевой занавеской, которая по утрам надувалась, словно парус от ветра, что дул с моря.

А Оля сказала ей то, что обычно говорила Олежику по утрам:

— Купаться пойдем?

Однако купаться они не пошли. Вообще вдруг сменились кадры ее фильмосна. Она увидела себя крадущейся за Лидой по широкому песчаному берегу. А когда Лида оборачивалась, Ольга сейчас же вбегала в телефонные будки или пряталась за деревьями.

Ни того, ни другого на пляже, конечно, быть не "могло. Тогда-то Ольга и поняла, что это сон. Ей стало неприятно, зачем это она крадется за другим человеком. И проснулась!

Глава XIX

Везение

Уже было утро. Но такое ужасное, такое зимнее, что и не сказать. За окном, собственно, еще стояла сплошная ночь, и только часы показывали, что сейчас уже двадцать минут седьмого.

Вот чем она точно отличалась от Олега да и от всех остальных Сильверов — это тем, что умела и даже, пожалуй, любила вставать рано. Только, наверное, дед Олава был такой же. И сейчас было слышно, как внизу, у себя в комнате, он делал зарядку.

Оля тоже стала делать утренние упражнения — немного отжиманий от пола, а главное — на гибкость, на равновесие. Но при этом со дна души медленным тяжелым дымом поднимался неприятный осадок — от недавнего сна. А в голове все продолжали кружить, словно большие птицы, неприятные мысли. И вдруг она сказала себе, что, наверное, действительно надо последить за Лидой.

Последить?!

И с удивлением остановилась перед этими словами, стала рассматривать их, как что-то хотя и уникальное, но очень неприятное. Так они всей семьей в петербургской Кунсткамере рассматривали уродцев, заспиртованных в банках.

Но, взяв себя в руки, Оля сказала, что да, именно последить! Потому что Лида могла Олежке сделать что-то нехорошее… может, не она сама, но через нее кто-то мог! Вот это Оле и надо было выяснить.

Теперь другое: стоит ли говорить Олегу?

Сама эта мысль удивила и расстроила ее. Такого еще не было в Ольгиной жизни, чтобы чего-то не говорить родному двойняшке. И вот оно случилось!

Однако грустить было некогда — надо в школу собираться, надо Олега будить. В общем, начинать новый день. И, уже входя к брату в комнату, поняла, что говорить нельзя. Ведь Олежка не удержится, разболтает своей Лидочке… любимой.

И тогда все пропало!

Подожди, но хорошо ли это в принципе — следить за человеком?

В принципе, конечно, нехорошо. Однако раз Лида дружит (Оля решила употреблять именно это слово)… раз она дружит с моим братом… ну и тэ дэ и тэ пэ. А еще Ольге было дико любопытно, что это за «С», который посылает Лиде такие странные записки… Тысяча долларов! Да на тысячу, знаете, сколько можно купить!

Хотя не это даже главное. В чем Лида провинилась таком ужасном, что какой-то «С» может ей писать подобные вещи.

В общем, это стоило разведать…

Но вопрос — как? Дело в том, что у Оли не было такой привычки — что-то делать без брата. Как и у него. То есть, иными словами, они почти все время проводили вместе. Теперь Оле предстояло как-то исчезнуть. На тумбочке возле спящего Олега лежала книжка — одна из знаменитой серии «Черный котенок»: брат ее собирался стать сыщиком, а как же еще выучиться этой профессии, если не читать «Черного котенка»! Вот он и читал.

Интересно, что за книжечка?.. Оля взяла ее в руки, однако название так и не прочитала. Потому что под книгой лежала… фотокарточка: Лида!

Брат, словно почуяв, что раскрыли его тайну, заворочался во сне. Оля быстро положила книгу на место… Надо же, она ему уже фотографии дарит!

И тут же, словно в отместку Олежке, она придумала, как ей остаться одной. На перемене между вторым и третьим уроком сказала:

— Я сегодня живу по индивидуальной программе.

Это было выражение, которое употребляли и мама, и бабка Тома — они его с собой из детдома унесли. Оно какое-то там не то комсомольское, не то пионерское. Значит, что каждый действует на свое усмотрение — в какой-нибудь там военной или следопытской игре. А в шутливом смысле значило, что человек идет «налево».